Неточные совпадения
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди
в дорогих
шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты
в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты,
прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет
в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
Катерина Николаевна
сходила вниз,
в своей
шубе, и рядом с ней шел или, лучше сказать, вел ее высокий стройный офицер,
в форме, без шинели, с саблей; шинель нес за ним лакей.
Верстах
в восьмидесяти от Нижнего взошли мы, то есть я и мой камердинер Матвей, обогреться к станционному смотрителю. На дворе было очень морозно и к тому же ветрено. Смотритель, худой, болезненный и жалкой наружности человек, записывал подорожную, сам себе диктуя каждую букву и все-таки ошибаясь. Я снял
шубу и
ходил по комнате
в огромных меховых сапогах, Матвей грелся у каленой печи, смотритель бормотал, деревянные часы постукивали разбитым и слабым звуком…
Ежели, например,
в вологодскую деревню, то, сказывают, там мужики исправные, и девушка Наташа, которую туда, тоже за такие дела, замуж выдали, писала, что живет с мужем хорошо, ест досыта и завсе зимой
в лисьей
шубе ходит.
— Я думаю, каждый, кто ни
пройдет по улице
в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются
в таких чудных бричках со стеклами, те когда не городничие, то, верно, комиссары, а может, еще и больше».
Я
прошел к Малому театру и, продрогший, промочив ноги и нанюхавшись запаха клоаки, вылез по мокрой лестнице. Надел
шубу, которая меня не могла согреть, и направился
в редакцию, где сделал описание работ и припомнил мое старое путешествие
в клоаку.
Фирс(подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (Садится на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось,
шубы не надел,
в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то
прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. (Лежит неподвижно.)
Глаза ее сверкнули взрывом досады, когда она его увидала; она быстро
прошла в прихожую, столкнув его с дороги плечом, и гневливо сказала, сбрасывая с себя
шубу...
Но князь не успел
сходить покурить.
В переднюю вдруг вошел молодой человек, с бумагами
в руках. Камердинер стал снимать с него
шубу. Молодой человек скосил глаза на князя.
Проходя мимо огромных домов,
в бельэтажах которых при вечернем освещении через зеркальные стекла виднелись цветы, люстры, канделябры, огромные картины
в золотых рамах, он невольно приостанавливался и с озлобленной завистью думал: «Как здесь хорошо, и живут же какие-нибудь болваны-счастливцы!» То же действие производили на него экипажи, трехтысячные
шубы и, наконец, служащий, мундирный Петербург.
Аннинька, не снимая
шубы,
прошла по всем комнатам и остановилась на минуту только
в спальной бабушки и
в образной.
На этот раз Порфирий Владимирыч серьезно обиделся и замолчал. Долго
ходили они рядом взад и вперед по столовой. Аннинька зевала, Порфирий Владимирыч
в каждом углу крестился. Наконец доложили, что поданы лошади, и началась обычная комедия родственных проводов. Головлев надел
шубу, вышел на крыльцо, расцеловался с Аннинькой, кричал на людей: ноги-то! ноги-то теплее закутывайте! или кутййки-то! кутейки-то взяли ли? ах, не забыть бы! — и крестил при этом воздух.
Я был убежден
в этом и решил уйти, как только бабушка вернется
в город, — она всю зиму жила
в Балахне, приглашенная кем-то учить девиц плетению кружев. Дед снова жил
в Кунавине, я не
ходил к нему, да и он, бывая
в городе, не посещал меня. Однажды мы столкнулись на улице; он шел
в тяжелой енотовой
шубе, важно и медленно, точно поп, я поздоровался с ним; посмотрев на меня из-под ладони, он задумчиво проговорил...
Наша семья жила очень дружно. Отец и дед были завзятые охотники и рыболовы, первые медвежатники на всю округу,
в одиночку с рогатиной
ходили на медведя. Дед чуть не саженного роста, сухой, жилистый, носил всегда свою черкесскую косматую папаху и никогда никаких
шуб, кроме лисьей, домоткацкого сукна чамарки и грубой свитки, которая была так широка, что ею можно было покрыть лошадь с ногами и головой.
Но
прошло еще несколько минут, а она все еще не подымалась, как будто
в забытьи была. Я имел бессовестность тихонько постучать
в ширмы, чтоб напомнить ей… Она вдруг встрепенулась, схватилась с места и бросилась искать свой платок, свою шляпку,
шубу, точно спасаясь от меня куда-то… Через две минуты она медленно вышла из-за ширмы и тяжело на меня поглядела. Я злобно усмехнулся, впрочем, насильно, для приличия, и отворотился от ее взгляда.
Все смешалось
в один сплошной радостный звук, продолжавшийся минуты две. Когда первый порыв радости
прошел, Королевы заметили, что кроме Володи
в передней находился еще один маленький человек, окутанный
в платки, шали и башлыки и покрытый инеем; он неподвижно стоял
в углу
в тени, бросаемой большою лисьей
шубой.
— Ты на своего дяденьку Ивана Леонтьевича не очень смотри: они
в Ельце все колобродники. К ним даже и
в дома-то их
ходить страшно: чиновников зазовут угощать, а потом
в рот силой льют, или выливают за ворот, и
шубы спрячут, и ворота запрут, и запоют: «Кто не хочет пить — того будем бить». Я своего братца на этот счет знаю.
— Пожалуй, что того и жди, — подтверждает он. — Покойный ваш папенька тоже говаривал, как этак с весны теплая погода начнет: «Ну, говорит, будет вычет; как подует от Николы любезный, так и
ходи недели две
в шубах».
Солнышко поднялось выше крыш, народ сновал по улицам, купцы давно отворили лавки, дворяне и чиновники ездили по улицам, барыни
ходили по гостиному двору, когда ватага цыган, исправник, кавалерист, красивый молодой человек, Ильин и граф,
в синей медвежьей
шубе, вышли на крыльцо гостиницы.
Сашка, перетянувшись кушаком, доложил, что лошади готовы, но требовал, чтоб
сходить прежде взять графскую шинель, которая будто бы триста рублей с воротником стоит, и отдать поганую синюю
шубу тому мерзавцу, который ее переменил на шинель у предводителя; но Турбин сказал, что искать шинели не нужно, и пошел
в свой нумер переодеваться.
В передней Иван Ильич закутался
в свою легкую дорогую
шубу, стараясь для чего-то не замечать истасканного енота Семена Иваныча, и оба стали
сходить с лестницы.
Пошли мы
в обход, по частому ельнику. Я уж уморился, да и труднее стало ехать. То на куст можжевеловый наедешь, зацепишь, то промеж ног елочка подвернется, то лыжа свернется без привычки, то на пень, то на колоду наедешь под снегом. Стал я уж уставать. Снял я
шубу, и пот с меня так и льет. А Демьян как на лодке плывет. Точно сами под ним лыжи
ходят. Ни зацепит нигде, ни свернется. И мою
шубу еще себе за плечи перекинул и всё меня понукает.
Как родного сына, холила и лелеяла «Микитушку» Татьяна Андревна, за всем у него приглядывала, обо всем печаловалась, каждый день от него допытывалась: где был вчера, что делал, кого видел,
ходил ли
в субботу
в баню,
в воскресенье за часы на Рогожское аль к кому из знакомых
в моленну, не оскоромился ль грехом
в середу аль
в пятницу, не воруют ли у него на квартире сахар, не подменивают ли
в портомойне белье, не надо ль чего заштопать, нет ли прорешки на
шубе аль на другой одеже какой.
Хоша и ковры везде, и серебряной посуды вдосталь, и дорогих халатов, и
шуб, и камней самоцветных довольно, а по будням
ходит, так срам поглядеть — халатишко старенький, измасленный, ичеги
в дырах — а ему нипочем.
— Это неправда, — сказал Володя маленький, опуская воротник
шубы и показывая свое красивое лицо. — Тут не par depit, a сплошной ужас, если хотите. Ее брата, Дмитрия,
сослали в каторжные работы, и теперь неизвестно, где он. А мать умерла с горя.
Он кончил очень некрасной долей, растратив весь свой наследственный достаток. На его примере я тогда еще отроком, по пятнадцатому году, понимал, что у нас трудненько жилось всем, кто шел по своему собственному пути, позволял себе
ходить в полушубке вместо барской
шубы и открывать у себя
в деревне школу, когда никто еще детей не учил грамоте, и хлопотать о лишних заработках своих крестьян, выдумывая для них новые виды кустарного промысла.
Первые сени, где пожарные отворяют двери, она быстро
прошла в своей синей песцовой
шубе.
— Из Донской области… А
в марте у нас совсем уж весна. Тут мороз, все
в шубах ходят, а там травка… везде сухо и тарантулов даже ловить можно.
Марья Матвеевна видела ясно, чего, впрочем, и мудрено было не видеть, что к концу второго года фабрика Пекторалиса уже совсем стояла без работы и Гуго сам
ходил в жестокие морозы без
шубы,
в старой, изношенной куртке, а для форса только pince-nez на шнурочке наружу выпустил.
Прошел год и четыре месяца. Был сильный мороз, градусов
в тридцать пять, и дул пронзительный ветер. Степан Иваныч
ходил по улице, распахнувши на груди
шубу, и ему досадно было, что никто не попадается навстречу и не видит на его груди Льва и Солнца.
Ходил он так до вечера, распахнувши
шубу, очень озяб, а ночью ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
Егорка возвратился домой бегом и с прискоком и,
проходя мимо слухового окна, даже дьяволу шиш показал. Да и все приободрились, решив, что одну ночь как-нибудь уже можно прокоротать, а чтобы не было очень страшно, то все легли вместе
в одной комнате, и только Егорка поместился на кухне, при Марфутке, чтобы той не страшно было ночью вставать переваливать тесто, которое роскошно грелось и подходило под
шубою на краю печки.
— Сейчас видать настоящих господ! — бормотал он. — Люди деликатные, образованные… Точь-в-точь, бывало… по самому этому месту, когда носил
шубу к барону Шпуцелю, Эдуарду Карлычу… Размахнулись и — трах! И господин подпоручик Зембулатов тоже… Пришел к ним, а они вскочили и изо всей мочи… Эх,
прошло, жена, мое время! Не понимаешь ты ничего!
Прошло мое время!
Он надел
шубу и через минуту уже шел по улице. Тут он горько заплакал. Он плакал и думал о людской неблагодарности… Эта женщина с голыми пятками была когда-то бедной швейкой, и он осчастливил ее, сделав женою ученого мастера, который у Функа и K° получает 750 рублей
в год! Она была ничтожной,
ходила в ситцевых платьях, как горничная, а благодаря ему она
ходит теперь
в шляпке и перчатках, и даже Функ и K° говорит ей «вы»…
Карнеев молча
прошел в переднюю, надел
шубу и вышел на улицу. Он был ошеломлен обрушившимся над ним несчастием и шел сам не зная куда. На дворе была метель. Резкий ветер дул ему прямо
в лицо, глаза залепляло снегом, а он все шел без цели, без размышления. Вдруг он очутился у ворот, над которыми висела икона и перед ней горела лампада. Он поднял глаза. Перед им были высокие каменные стены, из-за которых возвышались куполы храма.
Да и на самом деле гвардейские офицеры должны были позабыть свой прежний изнеженный образ жизни, приучить себя вставать рано, быть до света
в мундирах, перестать кутаться
в шубы и муфты, разъезжать, по примеру вельмож,
в каретах с егерями и гайдуками, но наравне с солдатами должны были быть ежедневно
в строю,
ходить в одних мундирах пешком или ездить на извозчиках и на своих лошадях
в одиночку, и несмотря на зимнюю стужу и сильные морозы, учиться ружейным приемам и упражняться
в них
в присутствии самого государя.
Настасья Федоровна быстро
прошла в переднюю комнату, откинула дверной крюк, и вместе с ворвавшимся
в комнату клубом морозного пара на пороге двери появился видный, рослый мужчина, закутанный
в баранью
шубу, воротник которой был уже откинут им
в сенях, а шапка из черных мерлушек небрежно сдвинута на затылок.
Григорий Александрович, одетый
в дорожный, но роскошный костюм:
в бархатных широких сапогах,
в венгерке, крытой малиновым бархатом, с собольей опушкой,
в большой
шубе, крытой шелком, с белой шалью вокруг шеи и дорогой собольей шапкой на голове,
проходил мимо этой раззолоченной раболепной толпы, как Голиаф между пигмеями, часто даже кивком головы не отвечая чуть не на земные поклоны.
В эту минуту муж ее
сходил с лестницы с ее сестрой и поддерживал ее немного под локоть. Он
в своей ильковой
шубе и бобровой шапке, она
в светло-гороховой тальме, с песцовым мехом, — оба видные и барски пышные, — смотрели действительно парой, точно они молодые, выезжающие первую зиму.
Лечением попугая и свидетельством дворских людей не кончилось испытание лекаря. Великий князь приказал ему с Аристотелем обождать
в средней избе. Не
прошло получаса, как он вышел к ним
в шубе и
в шапке и дал знать посохом, чтобы они следовали за ним.
Сбросив
шубу на руки отворившего ему дверь слуги и задав ему вопрос, не было ли кого-нибудь, Виктор Аркадьевич, получив отрицательный ответ, торопливо
прошел в свой кабинет и окинул беспокойным взглядом свой письменный стол, на котором весьма часто за последнее время появлялись письма княжны Юлии.
— Так вы об этом так разболтали языком вечевого колокола? — вместо ответа, с презрительным равнодушием спросил Чурчило. — Я
ходил в Чортову лощину, ломался там с медведем, захотелось к зиме новую
шубу на плечи, али полость к пошевням, так мне не досужно было разбирать да прислушиваться, о чем перекоряются между собой степенные посадники.
— Так вы об этом призадумались, об этом разболтали языком вечевого колокола? — вместо ответа, с презрительным равнодушием спросил Чурчила. — Я
ходил в Чертову лощину, ломался там с медведем, захотелось к зиме новую
шубу на плечи, али полость к пошевням, так мне недосужно было разбирать да прислушиваться: о чем перекоряются между собой степенные посадники.
Графиня Апраксина…] и опять, зашумев платьями,
пройти в переднюю, надеть
шубу или плащ и уехать.
Она поняла всё то, что́ ее ожидает, только тогда, когда,
пройдя по красному сукну подъезда, она вошла
в сени, сняла
шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице.
Въехав
в ворота большого дома, где было помещение ложи, и
пройдя по темной лестнице, они вошли
в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли
шубы.